С чего начинается театр? Многие ответят: «С вешалки!». И будут правы, но только отчасти. Потому что театр, а вернее, спектакли, которые в нем идут, начинаются с кропотливой закулисной работы большого количества людей. Оркестра, в котором каждый исполняет свою партию. И художника в нем вполне можно назвать первой скрипкой. Ведь на что мы, зрители, в первую очередь обращаем внимание, когда открывается занавес? На то, как выглядят сцена, актеры. А уже потом прислушиваемся к тому, что они говорят. Вот уже четвертый год в Днепровском академическом театре драмы и комедии должность главного художника занимает Владимир Миколюк. Многие режиссеры и актеры сразу же поняли: он – едва ли не «последний из могикан». Сценограф, который накапливал свой опыт десятилетиями. Впитавший в себя те знания и традиции, которые помогают спектаклю стать настоящим событием в культурной жизни города. На третьем этаже театра, в котором работает Владимир Миколюк, в эти дни как раз проходит его выставка макетов.
– Владимир Степанович, вы родились в одном из сел на Волыни. Вряд ли там был театр…
– Разумеется, театра не было, однако рисовать я любил с детства, хотя в моей семье этим видом искусства никто не увлекался, – вспоминает Владимир Степанович. – Мне было лет десять, когда родители отдали меня учиться в художественную школу в Луцке. После окончания средней школы пошел служить в армию. Судьба забросила меня на Кольский полуостров, в войска ВВС. Там я «оттачивал» свое мастерство, рисуя стенгазеты… А после дембеля отправился в Одесское театрально-художественное училище: только там на базе 10 классов можно было овладеть специальностью художника-оформителя. После его окончания я по направлению попал в Днепропетровский театр оперы и балета – было это в 1985 году. Считаю, что мне просто сказочно повезло, и не только потому что государство сразу же выделило квартиру. Работать, а прежде всего, учиться мне довелось у великого сценографа, народного художника СССР Анатолия Арефьева. Ему тогда как раз был нужен профессиональный помощник. Арефьев очень любил работать с прозрачными тканями, часто делал многослойные аппликации. Сделать это эффектно было непросто: зрители с последнего ряда должны были отлично видеть то, что мы делали на расстоянии 50 сантиметров. В этом и заключается магия театра…
– Какой спектакль, созданный в соавторстве с Анатолием Арефьевым, вам запомнился больше всего?
– «Аида». А вообще, и опер, и балетов мы оформили вместе немало, это была прекрасная школа…Проработав года два в оперном театре, я начал работать и над постановками «на стороне»: меня заметили и стали приглашать в самые разные проекты. Еще одним подарком судьбы стала работа в днепропетровском ТЮЗе с режиссером Петром Ластивкой над спектаклем «Калигула». Он сразу мне сказал: «Я ставлю этот спектакль уже в третий раз и отлично понимаю, что хочу видеть на сцене. Мне нужно три колеса». Так что у меня получилась работа «под диктовку», но, тем не менее, довольно удачная.
– А вы вообще что больше предпочитаете – «диктовку» режиссера или, так сказать, свободный полет фантазии?
– Как вам сказать… Если на момент начала работы над спектаклем у режиссера уже сложилась определенная его концепция, и он точно знает, что хочет, художник будет вынужден подчиниться его воле, и это нормально. Но часто бывает и так, что режиссер не может сразу озвучить свою идею, придумать яркий образ, запоминающуюся метафору. И тогда именно театральный художник должен изобретать, каким образом сделать оформление сцены. Разумеется, все даже самые гениальные идеи должны потом пройти испытание на их жизнеспособность. Декорации нужно придумывать такими, чтобы этот замысел было реально воплотить в жизнь технически, чтобы у театра хватило на это средств. Грамотный художник должен все высчитать до миллиметра, и только потом передать все эскизы в работу – в производственные цеха. Скажу больше: театральный художник не имеет права на ошибку. Если живописец может закрасить свою неудачную картину и написать на этом же полотне новую, то сценограф после создания спектакля уже практически ничего не может исправить…
– Расскажите о тех работах, которые считаете удачными.
– Однозначно это «Маруся Чурай» Лины Костенко в Днепропетровском украинском музыкально-драматическом театре им. Т. Шевченко (режиссер – Николай Волошин). Там идет речь о большом количестве погибших людей, и я придумал сделать из оргстекла маленькие крестики – символы душ, отправившихся на небеса… С подсветкой это смотрелось впечатляюще. Несколько лет назад вместе с Лидией Кушковой мы сделали в этом же театре комедию «Сто тысяч» Ивана Карпенко-Карого. Я придумал использовать для оформления сцены множество мешков – символов богатства и жадности главного героя.
– А как вообще вы обычно придумываете сценографию того или иного спектакля? С чего начинаете?
– Сначала обязательно читаю пьесу. Мне нравится стартовать с нуля, без каких-либо подсказок режиссера. Делаю много эскизов, предлагаю их режиссеру. И он обычно бывает доволен – ему есть из чего выбрать! К сожалению, сегодня очень часто режиссеры идут по иному, более легкому и доходному для них пути. Выбирая ту или иную пьесу, они заглядывают в Интернет и находят там различные варианты оформления того спектакля, за который берутся. Компилируют это и в итоге получают гонорар не только за режиссуру, но и за сценографию. Быстро и выгодно! Страдает от этого наскоро состряпанного продукта зритель – хотя, может быть, и не страдает… Я же как профессиональный сценограф придумываю и делаю не только эскизы, но и макеты. Обычно очень увлекаюсь этим процессом, тщательно вырезаю каждую деталь… Получается произведение искусства, которое «зажигает» режиссера, окрыляет его. Остается только перенести это все на сцену.
– Первым спектаклем в Днепровском театре драмы и комедии у вас была «Лесная песня». Легко шла работа?
– Не совсем. Сначала у этой постановки был другой режиссер, а потом появились молодые ребята – Валерий Зубчик и Алексей Клейменов. Мне пришлось отказаться от своего первоначального замысла. Однако то, что получилось в результате, меня полностью устраивает: деревья у нас стали живыми за счет того, что мы их сделали из ткани. Знаю, что скоро зрители увидят эту драму в новом украиноязычном варианте. Следующая моя работа над комедией «Vita bella! Жизнь прекрасна!» была с Викторией Черновой. Она – настоящий фанат театра. Может сказать, что моя идея – гениальна, а через час позвонить и огорошить: «Володя, я только что поняла – это не то! Нужно совсем другое…». Работать с Викторией и сложно, и интересно одновременно. Меня часто спрашивают, кто из нас двоих придумал кровати в комедии «Дядюшкин сон». Наверное, эта идея родилась одновременно – и у меня, и у нее. Зато именно мне пришла в голову мысль нарисовать луну на «заднике» – жаль только, что она получилась не такая большая, как мне хотелось бы… Тем не менее, жюри фестиваля «Сичеславна-2019» оценило наш труд: за эту постановку Виктория отмечена как лучший режиссер, а я – как лучший сценограф. Наша третья совместная работа – недавняя премьера «За кулисами» – тоже, на мой взгляд, получилась удачной.
– Владимир Степанович, а не возникает ли у вас хотя бы изредка желание взять в руки кисть и написать картину – как обычный художник?
– Скажу честно: ленюсь. Да и потом я, конечно, могу написать вполне приличный натюрморт. Но «вау-эффекта» не будет. А зачем тогда? У меня дома, кстати, есть еще один художник – моя жена Ирина преподает рисунок и живопись в «Меноре», по образованию она архитектор. У нас двое взрослых детей – сын Олесь и дочь Влада, которые по нашим стопам не пошли. Еще хочу признаться вот в чем: я обожаю готовить. Часто прошу жену: «Ира, давай я борщ сварю!». Жена, конечно, тоже умеет это делать, но вот душу в борщ не вкладывает: все бегом, бегом… А я не могу ничего делать без души!
Юлианна Кокошко
Фото Валерия Кравченко
________________________________________________________________________________
Вся Афиша Днепра в Telegram — https://t.me/DneprAfisha
